Записала: Мария Бессмертная
Фото: Саша Мадмуазель
Во славу чуши
Жительница квартиры, полной фамильных ценностей, и внучка великой женщины Анастасия Соколова рассказывает о своей бабушке — поэтессе Аиде Хмелевой. А также о доставшихся от нее вещах и правилах: о рояле, под которым на газетах ночевал главный художник-нонконформист 1960-х, и указаниях, на что следует тратить деньги.
О бабушке, Анатолии Звереве и любимой его картине
Бабушка дружила со многими художниками, писателями и правозащитниками — после журфака МГУ в 60-е она попала в диссидентскую компанию, и понеслась. Многим художникам, в том числе Яковлеву и Иванову, она устраивала подпольные выставки у себя дома. Но с Анатолием Зверевым, которого сейчас считают чуть ли не главным советским нонконформистом и музей чьего имени работает в центре Москвы, была особенная история.
Он же часто где-то скитался и много жил по гостям, в том числе у нее, и за это время нарисовал много ее портретов. Она за ним присматривала, часто забирала откуда-нибудь. Происходило это чаще всего по одному сценарию. В квартире раздавался телефонный звонок, и на другом конце провода звучало: «Ну что, старуха! Вернулась из своего Кукуево? — Зверев всех женщин называл старухами. — Настойку привезла? Ну все, я пошел, скоро буду!» И действительно, скоро был. Для него всегда была готова раскладушка с чистым бельем, но он предпочитал спать на полу. Брал газетки и стелил себе под роялем (у бабушки в квартирах всегда обязательно был какой-нибудь музыкальный инструмент). Как-то раз она пришла его забирать из других гостей, где он уже засиделся, и обнаружила его спящим под столом. Его разбудили, и он тут же заявил: «Что тут творится! Зверев — и под столом? Зверев спит только под роялем! Старуха, пошли!» Она говорила, что один из главных его талантов — это отовсюду уходить красиво. Вот такая жизнь была.
У нас осталось много его работ. Но самая моя любимая — это рисунок лошади с памятной надписью «Мите», моему отцу. С ней история такая. Зверев, когда приходил в гости, частенько рисовал отцовскими карандашами. А отцу было-то пять или шесть лет, и он переживал: «Что это за дядька такой! Мало того что рисует моими акварельными красками, не пользуясь кисточкой и варварски макая брикетики в блюдечко с водой, ещё и, схватив все карандаши в кулак, возит ими по обратной стороне обоев туда-сюда». И только со временем отец осознал, что это был за «дядька» и кто «портил» его карандаши и краски. Здесь висит не только Зверев, есть еще Глухов, Яковлев, Неизвестный. Бабушка, впрочем, к картинам не привязывалась: спокойно их дарила и продавала.
Проблем с ее выставками было связано, разумеется, много. Были обыски, следили. Мой отец вспоминал, что ездили за ними, даже когда они всей семьей отправлялись за город купаться. Про семью надо сказать отдельно: я одна из десяти внуков; детей у нее было шесть, мужей — пять.
О том, что такое дом
У моей бабушки было одно (из ее многих) удивительное качество: она могла устроить дом где угодно. И это, разумеется, без денег, как пристало богеме. Ее младшая дочь, моя тетя Дуня, родившаяся в Париже, например, свой первый год прекрасно провела в чемодане, где у нее была люлька.
Аида эмигрировала во Францию в конце 1970-х. Это было до того, как бабушкин тогдашний муж, фотограф Владимир Сычев, познакомился с Хельмутом Ньютоном и начал фотографировать и для французского Vogue, и для Life, и для Paris Match. А когда они только приехали в Париж, у них с собой была часть их коллекции и тот самый чемодан с негативами советской жизни.
При этом Аида могла создать уют из всего. Это передалось и нам: к чашке всегда должно быть блюдце, на стенах всегда должны быть картины, и это для нас не какой-то музейный застой, а просто данность. Я, например, вообще не представляю, как можно жить с голыми стенами. Сейчас мы, конечно, хотим, чтобы ее коллекция существовала уже в другом формате, и планируем открыть галерею. Идеально было бы, чтоб рядом была мастерская, где могли бы работать художники. Мне кажется, ей бы точно понравилось.
Я не знаю, откуда в ней это взялось. Мне кажется, что это все-таки что-то врожденное. Ведь, если подумать, она приехала в Москву из деревни Кукуево Тверской области (очень, кстати, гордилась этим). Дочь ссыльного агронома-большевика, которому дали 15 лет ГУЛАГа и ссылку на Ангаре, и сельской учительницы, дочери священнослужителя. Да и сестры ее, как мне кажется, не были на нее похожи. Вот такой был талант — вокруг себя создавать магнитные поля. И они длились и длились. Каждый раз приходишь к ней — что в Москве, что в Париже — кто-то все время сидит в гостях. И всем с ней было интересно. Ладно, в свое время литераторам Мамлеевым с Лимоновым. С первым она познакомилась еще в 60-х, он писал предисловие к ее первому сборнику стихов. А с автором романа «Это я — Эдичка» они виделись в Париже. Даже друзья моего старшего брата водили к ней своих девушек на смотрины. Ее подарок нам всем (как мы это называем, «подарок от Аиды») — это люди. У меня до сих пор одни из ближайших друзей в жизни — те, с которыми именно она меня познакомила, когда приезжала из Парижа. А еще, когда она оказывалась в Москве, то иногда дарила нам, внукам, деньги. И всегда говорила — «Тратьте их на чушь». Отличный, я считаю, настрой.
В этом списке — великие, но утраченные, постройки: футбольный стадион, выкопанный жителями близлежащего района, карандашная фабрика, призванная окультурить крестьян, и первая работа будущей звезды архитектуры Константина Мельникова. Конструктивизму — сто лет. Главные сохранившиеся здания Рассказываем про важнейшие конструктивистские постройки, которые должны были помочь появиться новому человеку: баню в форме самолета, башню в виде корзинки для бумаг и типографию-горизонтальный небоскреб. Хлеба и зрелищ Рестораны и кафе, где гостям предлагается просто еда давно остались в прошлом — за ужином или обедом теперь надо как минимум изучать современное искусство или слушать концерт, а как максимум — чувствовать себя частью комьюнити. Выбрали три московских заведения, которые прививают такой подход к ресторанному делу и более чем успешно формируют вокруг себя сообщество единомышленников. На белом свете Поговорили с архитектором и урбанистом Ильдаром Ильдархановым (КБ «Стрелка») о том, почему в мегаполисах так светло, как это влияет на психологическое состояние горожан и почему Москву подсвечивают так, что видно из космоса.