Светильник из мрамора

Социологи и урбанисты говорят, что миллениалы не хотят покупать квартиры, потому что влюблены в шеринг. Диана Садреева с ними не согласна и утверждает: корни «бездомности» — совсем в другом.

Раздается телефонный звонок:

— Здравствуйте, это доставка. А вы будете завтра по адресу? Сможете принять?

— Простите, — отвечаю я, сидя в такси, которое везет меня на вокзал, — но я уже переехала.

Десять дней тому назад я оформила заказ — 30 картонных коробок для переезда, упаковочную бумагу, скотч и пленку. Но ничего из этого мне так и не привезли. Поэтому несколькими часами ранее от моего — уже бывшего — дома отъехал грузовик с вещами, упакованными в коробки, которые я самостоятельно натаскала из местных магазинов и фруктовых лавок.

Я еду в такси, смотрю в окно на летнюю Москву и людей с QR-кодами, слушаю АИГЕЛ и ее «Пыялу», прощаюсь с городом и радуюсь тому, что еду д о м о й. Слово «домой» вызывает во мне легкий трепет: мне казалось, что я человек, для которого нет одного дома, потому что мой дом может быть везде.

Я никогда не задумывалась о том, почему мне всегда было так легко уезжать и расставаться. Переезды меня не пугали — скорее наоборот. Я им радовалась: они меня отвлекали от решения куда более сложных проблем. Казалось: чего проще? Можно взять с собой фикус, паспорт и книги; если есть дети, то взять детей и их игрушки; если есть кот, то взять кота и его подушку, — раскидать всё и всех по своим местам и начать жить.

Кто-то говорит: родительский дом — это мамины сырники, мультфильмы и стеганое одеяло. Собака, речка и вишня за окном. Но за всеми этими предметами стоит совершенно другое

Все началось еще в детстве. Когда я была маленькой, мы часто перемещались: с моего рождения до 16 лет сменили пять городов и с десяток разных квартир. После в странствия отправилась я, но уже без родителей: Казань, Санкт-Петербург, Набережные Челны, Казань и Москва. У меня не было постоянных друзей, любимой учительницы, домашних стен, исследованных районов и знакомых прогулочных троп — каждый раз приходилось начинать все заново. Не было заведений, в которых меня узнавали официанты и бармены, я не запоминала ветки метро и номера выходов, не могла без карты гулять по центральным улицам. До 33 лет я называла себя эдаким человеком мира: мне не хотелось владеть недвижимостью, я легко меняла работы и места жительства. Урбанисты и социологи могли бы назвать меня типичным представителем миллениалов с их изменившимися требованиями к приобретению жилья и взглядам на жизнь, но дело было совершенно в другом. Уже давно я ощущала себя «бездомной» — человеком, которому всегда было где жить, но который не чувствовал, что у него есть свое место.

Поменялось все неожиданно: когда после 14 лет съемных квартир моя мама переехала в собственный дом. И легче стало не только ей, но и мне. Я вдруг почувствовала, что теперь у меня есть то, что принято называть «родительский дом», и все в момент мне стало предельно ясно.

Что такое родительский дом и зачем он нам нужен? Кто-то говорит: родительский дом — это мамины сырники, мультфильмы и стеганое одеяло. Собака, речка и вишня за окном. Папины книги и гитара. Мамины коробки с нитками и пуговицами. Но за всеми этими предметами и, казалось бы, незначительными перечислениями абсолютно разных вещей стоит совершенно другое. Родительский дом как единый образ первоначального мира. Теплого. Нерушимого. Принимающего.

Родительский дом, в скольких квадратных метрах он бы ни исчислялся, — это территория привязанности и доверия, уважения и понимания своих и чужих границ, чувства безопасности и устойчивости внутрисемейного мира, который потом переносится на мир внешний, незнакомый и большой.

Но что делать, когда этого родительского дома нет? Когда он меняется каждые три или четыре года? Когда дома, в которых совершенно точно можно что-то полюбить и к которым хотелось бы привыкнуть, давно разрушены или распроданы, и в них живут другие люди? Когда мама который год вынуждена переезжать с одной съемной квартиры на другую, а порог папиной квартиры переступить невозможно, потому что кажется, что тебя там никто не ждет?

Или другая ситуация: дом становится опасным местом, источником психологической травмы и физической боли. Как живут эти дети, когда становятся взрослыми? Похожи ли они на меня? Чувствуют ли они себя такими же «бездомными»? Мотаются ли из города в город, но не потому, что переезд — увлекательное путешествие и способ расширить кругозор, а потому, что до сих пор ищут себя и точку на карте, в которой можно остаться навсегда.

Через несколько месяцев после того, как мама купила дом, я почувствовала, что пришло время обустроиться насовсем мне и моим детям. Захотелось дать им то, чего я была лишена сама.

Михаил Булгаков в «Белой гвардии» писал: «Никогда. Никогда не сдергивайте абажур с лампы! Абажур священен». Абажур — как символ родового гнезда, которое передается из поколения в поколение и обозначает не только уют, но и семейную близость.

В одной из коробок, которые отправятся в наш будущий дом, лежит тяжёлый светильник из мрамора в виде белой голубки. Светильник, как абажур у Турбиных, священен. Он стоял в моей комнате, когда я была ребенком, и горел каждую ночь, отбрасывая тени деревьев на розовые обои моей комнаты. Под этот светильник я тайком по ночам читала книги, включала, когда становилось страшно, засыпала и просыпалась под его мягкое свечение. Я таскала его всюду, несмотря на то, что он был очень тяжелым, — по всем квартирам, в которые мы переезжали семьей, а потом и я сама.

Сегодня его вилка не влезает ни в одну розетку, а шнур давно пожелтел. Мне говорили, что светильник в любой момент можно отремонтировать, я кивала, но никогда не видела в этом смысла.

А теперь вижу.

Вижу, как светильник стоит у изголовья кроватей, и освещает комнату моих детей, и намекает каждому здесь присутствующему, что теперь-то мы по-настоящему дома. И что может пройти пять, десять, пятнадцать лет, мы можем много путешествовать, работать и получать образование, но он всегда будет стоять на одном месте как символ семейного очага и родительского дома, создавать который теперь пришла моя очередь.