Иллюстрации: Иван Майт

Разница — в драматургии

Журналист Григорий Туманов перебирает вещи, которые его окружают, и задается вопросом, почему к каким-то из них он привязывается, а другие не замечает.

Признаться, вопрос о том, какие же вещи в этой квартире исключительно мои и приехали в нее со мной же, имея при этом высокую эмоциональную ценность, застал меня врасплох. Когда мы с женой съезжались, всем моим имуществом был небольшой рейл с одеждой, да и все. Мне тут же, конечно, стало одновременно гордо за себя, но, знаете, с примесью жалости: «Экий я перекати-поле, бродяга, одинокий волк. Ну ладно, может, скорее Снусмумрик, но с волчьими замашками, ок».

Однако, когда мы съезжались, я подумал, что вместе со свитшотами привезу в дом — ей в подарок — медведя, который жил со мной с моих пяти лет. Он белый, плюшевый, у него есть галстук, и папа привез его давным-давно из командировки, а потом через этого медведя рассказывал мне истории на ночь. То есть медведь сидел у меня на краю кровати, за ним на четвереньках стоял папа и генерировал драматургические повороты, а я в свою очередь задавал медведю уточняющие вопросы, пока не отключался. Поэтому логичным было вверить этого медведя женщине, которую я дико полюбил и при встрече с которой понял, что вот оно, я добежал, и дальше как в песне Islands группы The xx — I don’t have to leave anymore. Ну потому что на тот момент едва ли я мог вручить что-то более ценное, чем этот медведь. Что важно, она оценила.

Следом я стал вспоминать, что же в доме еще есть моего, равноценного тому медведю по важности, продолжая, конечно же, осознавать, до чего я аскетичен. Хотя и рейл разросся, и на книжной полке появился бэтмобиль из Lego, и на столе постоянно мотается джойстик от моей PlayStation, а также прочие сладкие приметы благополучного мещанства. Однако если с их потерей я готов смириться, то вот с часами Tissot, которым лет больше, чем мне, я не расстанусь никогда. Они лежат на комоде в спальне, до сих пор велики мне в запястье, и я подзавожу их каждый день, чуть встряхивая, — такой мой утренний ритуал. Они перестали идти три года назад, когда их обладатель, читавший сказки через того медведя, навсегда перестал стучать в них по клавиатуре. Раньше им и не требовался подзавод — пока они были на запястье у папы, у них не было шанса не встряхнуться: он так много и упорно работал дома за компьютером, сдавая тексты, что куда там часовому механизму до состояния покоя. Однако я не из тех сыновей, которым эти часы были обещаны при жизни, а он не из тех отцов: это всегда была его вещь, он купил их где-то в 60-х годах прошлого века во время командировки в Конго-Браззавиль и с тех пор не снимал даже на ночь. У нас с ним вообще не было этой процедуры передачи материального — только мыслей, идей и принципов. Как завязывать галстук, какая стрелочка отвечает за минуты, а какая за часы, почему нижнюю пуговицу на пиджаке не застегивают, в чем прелесть французского языка, почему выпивать нужно под обильную пищу или просто знать свою меру, отчего нельзя впадать в истерику по мелочам и почему важно уметь и всегда учиться любить и слышать других — вот что я ношу с собой в мысленном чемоданчике, переданном мне им. Ну а часы — что часы? Способ лишний раз мысленно ему подмигнуть, сказать: «Па, гляди-ка, что тут у нас творится», мысленно перекинуться с ним парой едких шуток о ситуации в стране и задаться вопросом, как бы он сегодня поступил на моем месте.

Представьте, что было бы, окружи вы себя только вещами, которые наполнены Смыслом, Историей и Говорят О Многом. Я бы лично сошел с ума.

Однако все тот же поток размышлений о моей вещевой непритязательности (нет, я не аскет, просто смысл придаю немногим вещам) прервала моя супруга, предложив другую оптику: не все вещи в доме имеют какую-то грандиозную историю, но это не мешает им быть важными, в том числе и эмоционально. Если на условный стул ты смотришь спокойно, то, скажем, реально удобный стол, подаренный на годовщину свадьбы друзьями, вызывает какие-то иные чувства. Или чашка, купленная в H&M Home, самая простая и белая, — в ней нет никакой совершенно истории, за ней не стоит дизайнерская мысль, просто у нее очень удобная ручка и сама она устроена как ведро, то есть идеальная тара для утреннего кофе. Люблю ли я ее? Да, безусловно. Почему? Потому что — смотри выше.

Или вот еще: торшер. Самый простой, икеевский, с этим пластиковым плафоном, на хромированной ножке. Стоит около окна, ближе к изголовью дивана. «Гриш, так вот торшер, ты же его любишь, мне кажется, больше моего», — говорит жена. И тут мне становится стыдно перед торшером, ведь да, пока я размышлял о глубинных смыслах, то совсем забыл, как удобно на нем расположен выключатель, как мне с детства казалось, что настольная лампа — это такое себе, а вот даже в самом слове «торшер» есть что-то, что делает досуг под ним особенным. Так ведь так оно и есть: этот красавец уже столько лет освещает мой бездумный скроллинг ленты соцсетей ранним утром, он же вечерами придвигается поближе и чуть наклоняет голову, когда жена устраивается под его светом с книжкой и таксой Федорой, а я с другого конца дивана любуюсь этой идиллией. Спасибо, так-то, господин торшер, вроде каждый день видимся, а не думал, что ты для меня столько значишь.

Ну или вот: плед. Его связала моя мама нам с женой в подарок. Он из классных и крупных шерстяных ниток, почему-то в цветах клуба ЦСКА (хотя мама не была замечена в симпатии к «армейцам» и вообще футболу), очень теплый и обладает той идеальной тяжестью, которая позволяет под ним не задохнуться и одновременно ощущать, как он греет. Еще он такой крупной вязки, что из него иногда прикольно торчат пальцы, если ты валяешься на диване босиком, а еще в него может просунуть нос такса, когда забирается под него с головой. Я мог бы сказать, что этот плед значит для меня что-то особенное, ведь он наполнен теплом материнских рук, но мне не хочется пошлить и обманывать вас — нет, плед как плед, просто очень классный и удивительно подходит к зеленому дивану. Но я только сейчас понял, что по количеству времени, проведенному во взаимодействии с ним, в нашей семье меня опережает только такса — жена относится спокойнее и накрывается им, только когда действительно холодно, а у меня он неотъемлемая часть возлежания на диване при любой погоде. Так выходит, что это вроде как все больше мои вещи? Получается, что так.

Продолжая размышлять о вещах с историей и без, я понимаю, что разница между теми часами Tissot и торшером — лишь в драматургии. Представьте, что было бы, окружи вы себя только вещами, которые наполнены Смыслом, Историей и Говорят О Многом. Я бы лично сошел с ума. Просто, наверное, так устроена человеческая голова — мы придаем смысл неодушевленным предметам, если они уже имеют какую-то выдающуюся историю. «А вот за этим письменным столом работал дед», «А вот это кресло досталось нам от бабушки-академика» (я не нашел феминитива, простите), «А вот та люстра — подарок дорогого моему сердцу…». Но многие вещи, которые нас окружают и приобретены при самых прозаических обстоятельствах, пишут ту самую историю вместе с нами прямо сейчас. В какой-то одежде мы себе нравимся, на чем-то нам удобно сидеть, что-то приятно разглядывать, у чего-то классно щелкает выключатель, а какая-то вещь связана с памятью и является частью ежедневного ритуала. Год за годом мы обставляем свои дома, докупаем в них аксессуары. Зачем? Потому что мы проклятые консюмеристы? Нет, конечно же, — нам просто нужны эмоции и, да, мы так устроены, что их вызывают очень разные вещи, в том числе неодушевленные предметы. Поэтому иногда очень важно окидывать собственный дом критическим взглядом и вспоминать, за что вы любите свой диван, стул или прикроватный столик. Даже если вы любите их за то, что они удобные и вам с ними хорошо, — это прекрасно.