Текст: Анна Наринская
КАК Я ПОЛЮБИЛА
Журналистка Анна Наринская злится на себя за то, что слишком привязалась к ванне на птичьих ножках, буфету в стиле северный модерн и гулкости комнат своей квартиры.
Настоящая любовь, как известно, — это только любовь вопреки чему-то. Вот у меня с моей квартирой — любовь вопреки убеждениям. То есть теоретически я — Монтекки, а практически — Капулетти, и это, безусловно, придает моим чувствам даже большую остроту (страсть Ромео и Дж. эта недозволенность, безусловно, тоже подогревала).
Потому что вообще-то думаю я вот что: не надо, не надо иметь ничего, что привязывает к месту, что не дает уехать, что нуждается в заботе, за что приходится беспокоиться. То есть принципиально я считаю, квартиру надо снимать, где в данный момент удобно, обставлять ее мебелью из «Икеи», на стены вешать репродукции и плакаты, домашних растений и животных не заводить, ни к чему не привязываться. А на практике я плотно поселилась в центральном, но далеком и от школ, и от наших работ месте Москвы, в квартире, по которой начинаю скучать почти сразу после того, как уезжаю. С выстраданным ремонтом, каким-никаким антиквариатом, картинами и почти садом на балконе. Домашних животных у меня, правда, нет, но сын и муж на меня в этом смысле давят, и, боюсь, скоро я сломаюсь.
У замечательной (и несправедливо подзабытой) писательницы Тэффи есть рассказ «Жизнь и воротник». Там домохозяйка и верная жена Олечка покупает себе кокетливый воротничок, и он начинает прямо-таки управлять ею, так что в итоге из скромницы она превращается в профурсетку.
Сначала воротник «требует» в комплект к себе новую кофточку и туфли, и, чтоб купить их, Олечка влезает в долги, выпрашивает деньги у родственников. Потом воротник начинает настаивать, чтоб его выгуляли, — и вот уже Олечка шляется по кафешантанам и строит глазки всяким бонвиванам. Кончается все плачевно, причем не только для героини, но и для воротничка тоже.
Как все закончится у меня, я не знаю, но когда мои дети устраивают у нас дома вечеринки, я — при всей своей любви поплясать, знаете ли, с молодежью — не могу не ощущать как внутри у меня скребет неприятное чувство: а что, если сейчас эти веселящиеся подростки побьют мои кузнецовские чайники?. То есть со мной происходит именно то, что — я когда-то себе это обещала — происходить не должно. Вещи оказываются для меня важнее человеческого веселья, да и, чего греха таить, свободы. Например, свободы танцевать на моем любимом столе с резными ножками, который мы с мужем почти на своем горбу (на крыше нашей маленькой машины) тащили из скупки в городе Владимире.
А начиналось все совсем как у Тэффи. В доме, соседнем с тем, где я когда-то — в одной из комнат громадной коммуналки — родилась, продавалась квартира. Идея, что можно просто взять и купить ее, появилась в нашем разговоре практически как фантазия, шутка. Но зерно было заронено, дальше пошли самоуспокоительные рассуждения, что купить оно будет даже выгодней, чем снимать, а уж с ремонтом и обстановкой мы-то точно морочиться не станем. Ну стены покрасим, сантехнику поменяем и так жить и станем. И — бац — мышеловка захлопнулась, и понеслось: ах, этот дом построил знаменитый архитектор-неоклассицист Великовский, ах, над планировкой квартир работали сами братья Веснины, ах, нам повезло — квартира досталась, не до конца убитая советской коммунальной жизнью, так что надо не ремонтировать, а реставрировать. Реставрировать двери (удалось), полы (не удалось), потолки (удалось), окна (не удалось) и все остальное.
После годичной стройки (ею занималась бригада, только что закончившая работу в квартире писателя Владимира Сорокина, так что, быть может, сходство истории нашего ремонта с его текстами не случайно) квартира опять начала требовать своего.
«Не хочу икеевскую мебель, - говорила она, - хочу вот этот буфет в стиле северный модерн, и ар-декошный диван с высокой спинкой хочу, и лампы хочу не абы какие, а рифмующиеся с рисунком потолка, так что вы лучше их закажите какому-нибудь художнику».
В большинстве случаев мы с мужем подчинялись этим требованиям и даже умудрились не развестись в процессе. Скорее, наоборот, эта внезапно вспыхнувшая в нас, до того фигурявших своей антибуржуазностью, страсть к обустройству нас еще сблизила. Мы вместе погружались в пропасть интернет-аукционов, завязывали дружбу с торговцами старой мебелью и совершали «целевые» поездки вроде той, во Владимир, — за столом. И с каждой такой покупкой, с каждой удачно «легшей» на стену картиной и последующим выпиванием под ней мы полюбляли эту чертову недвижимость все больше.
Реальность время от времени посылала нам сигналы: у верхних соседей прорывало батареи, склонная к искусству граффити пятилетняя дочка друзей отыскивала несмываемые маркеры, приятель моего сына в украшенной острыми шипами панковской куртке облокачивался на обитую нежной кожей спинку того самого ар-декошного дивана. И каждый раз я злилась. Злилась на себя за то, что это меня трогает, за то, что мне не все равно, за то, что слишком люблю эти стены, эту гулкость комнат, этот дурацкий диван.
Я часто думаю: могла бы я эту квартиру сдать? Я представляю себе, что тут живут посторонние люди, они моются в ванне на птичьих ножках, поставленной в эту квартиру в 1911 году, которую я не дала демонтировать и заставила заново покрыть эмалью. Они убирают книги из комнаты, которую мы торжественно называем библиотекой, и устраивают там, я не знаю, домашний кинотеатр. Они вырывают осоку, которую я посадила в контейнеры на балконе, и сажают, я не знаю, герани. Даже мысли об этом доставляют мне боль. И я знаю, что я сама виновата: я сама оборудовала дополнительный источник боли в собственной жизни.
Но это моя боль. И я ее люблю.
В этом списке — великие, но утраченные, постройки: футбольный стадион, выкопанный жителями близлежащего района, карандашная фабрика, призванная окультурить крестьян, и первая работа будущей звезды архитектуры Константина Мельникова. Конструктивизму — сто лет. Главные сохранившиеся здания Рассказываем про важнейшие конструктивистские постройки, которые должны были помочь появиться новому человеку: баню в форме самолета, башню в виде корзинки для бумаг и типографию-горизонтальный небоскреб. Хлеба и зрелищ Рестораны и кафе, где гостям предлагается просто еда давно остались в прошлом — за ужином или обедом теперь надо как минимум изучать современное искусство или слушать концерт, а как максимум — чувствовать себя частью комьюнити. Выбрали три московских заведения, которые прививают такой подход к ресторанному делу и более чем успешно формируют вокруг себя сообщество единомышленников. На белом свете Поговорили с архитектором и урбанистом Ильдаром Ильдархановым (КБ «Стрелка») о том, почему в мегаполисах так светло, как это влияет на психологическое состояние горожан и почему Москву подсвечивают так, что видно из космоса.