Чей это город
В Петербурге наблюдается небывалый бум низовых инициатив. Горожане сами реставрируют исторические двери домов и восстанавливают таблички с названиями мостов, засыпают дорожки на набережных и устанавливаю урны. А также обходят все исторические парадные и составляют каталоги сохранившихся витражей. Знакомят жителей районов друг с другом, устраивая суперлокальные фестивали, например «Литейный local fest». И высаживают деревья там, где они раньше были, а сейчас — нет.
Почему случился этот бум самоорганизации и как петербуржцы почувствовали, что город принадлежит им?
Почему в Петербурге расцвели низовые инициативы? Потому что здесь у многих есть желание что-то менять, но деньги на это найти сложно. Если в Москве идеи обретают спонсоров и становятся институциями (взять хотя бы Moscow Music School или тот же «Рихтер»), то в Петербурге они оформляются в низовые инициативы. По этой же причине здесь много международных проектов. Часто средства на поддержку можно найти у консульств и международных культурных центров. Так появилась, например, выставка «Альберт Эдельфельт и Романовы. Финский художник при русском императорском дворе», организованная Институтом Финляндии и Научно-исследовательским музеем Российской академии художеств. Так что Петербург с точки зрения каких-то связей, коллабораций — очень международный город, хоть и сложилось это в первую очередь не из любопытства, а из-за финансовых ограничений.
Даже те, кого считают «вандалами», на самом деле разделяют представления о культурном наследии и о том, как правильно с ним обращаться.
Наверное, вопрос о том, кому принадлежит город, на моей памяти впервые встал в 2003-м, когда мы праздновали 300-летие Санкт-Петербурга. Тогда реставрировали памятники архитектуры, строили новые объекты, однако большинству было понятно, что это все делалось для российской и международной элиты, а не для горожан. Появилось ощущение, что город как будто существует не для нас. Я ясно помню, что многие петербуржцы, особенно жители центральных районов, в тот сезон старались сбежать из города, запруженного сотрудниками служб безопасности, и отсидеться на даче. Вопрос, наш ли это город, остро стоит и до сих пор. Недавние протесты — еще один повод задуматься об этом. Люди выходили на улицы, подразумевая, что просто гуляют как в любое другое время. И вдруг оказалось, что это не очень возможно. Получается, что если город и наш, то не на 100%, не полностью и не всегда — лишь до определенного момента. Когда он наступит, при этом решаем не мы.
В связи с этим вспоминается история. Несколько лет назад в Петербурге стало популярным движение «Ресторанный день», которое пришло из Хельсинки. Идея в том, что каждый может открыть свой ресторан на сутки. В Хельсинки, например, люди могут накрывать обеды и ужины в своих квартирах или на улице. Очевидно, что в Петербурге эта акция проходила с оговорками. Без разрешений нельзя было просто взять и начать продавать еду на улице, но проект поддержали многие небольшие галереи, творческие кластеры, где люди в итоге просто готовили без всяких документов. То есть горожане получили в личное пользование полупубличные пространства. Дало ли это чувство, будто любое место города, скажем, даже Дворцовая площадь, принадлежит мне? Наверное, нет. Но город определенно ощутился более своим.
А что такое город для каждого, кто живет далеко от Невского проспекта? Как будто остальные места не существуют или они невидимы.
И тут, конечно, важно, как именно горожане ощущают свой город. Петербург всегда воспринимается как город-музей, и это накладывает определенные ограничения. Вместе с коллегами я пару лет назад делала исследование про художников, которые занимаются стикер-артом. Так вот, мы выяснили, что у наших героев есть запретные места. Например, они считают, что нельзя клеить стикеры на Эрмитаж и другие исторические здания. То есть даже те, кого считают «вандалами», на самом деле разделяют представления о культурном наследии и о том, как правильно с ним обращаться.
Еще мне кажется важным расцвет низового краеведения и экскурсий. Прогулки по парадным, проекты «Петербург глазами инженера», Sputnik8, экскурсии по нецентральным районам. Я очень надеюсь, что этот расцветший интерес к нетипичным частям города сработает на его децентрализацию. Сейчас Петербург — город с ярко выраженным небольшим центром и остальными районами. В связи с этим возникает вопрос: а что тогда такое город для каждого, кто живет далеко от Невского проспекта? Как будто остальные места не существуют или они невидимы. Мне нравится Московский район, где я живу, но мне, например, нужно проехать три остановки, чтобы просто оказаться в симпатичном кафе, где я могу поработать. Я бы очень хотела, чтобы это изменилось.
В этом списке — великие, но утраченные, постройки: футбольный стадион, выкопанный жителями близлежащего района, карандашная фабрика, призванная окультурить крестьян, и первая работа будущей звезды архитектуры Константина Мельникова. Конструктивизму — сто лет. Главные сохранившиеся здания Рассказываем про важнейшие конструктивистские постройки, которые должны были помочь появиться новому человеку: баню в форме самолета, башню в виде корзинки для бумаг и типографию-горизонтальный небоскреб. Хлеба и зрелищ Рестораны и кафе, где гостям предлагается просто еда давно остались в прошлом — за ужином или обедом теперь надо как минимум изучать современное искусство или слушать концерт, а как максимум — чувствовать себя частью комьюнити. Выбрали три московских заведения, которые прививают такой подход к ресторанному делу и более чем успешно формируют вокруг себя сообщество единомышленников. На белом свете Поговорили с архитектором и урбанистом Ильдаром Ильдархановым (КБ «Стрелка») о том, почему в мегаполисах так светло, как это влияет на психологическое состояние горожан и почему Москву подсвечивают так, что видно из космоса.